Уехавшие

[snake_d_ha]

Запись в ФБ Мовчана меня потрясла, просто хочу оставить ее здесь.

Я точно знаю, что на малой выборке невозможно изучать сущность. Я не сомневаюсь, что моя выборка маргинальна до предела. Поэтому у меня не столько есть желание показать факты, сколько – задать вопрос: в чем эта маргинальная выборка ошибается?
Я об «уехавших». Не об олигархах, уехавших от налогов или к яхтам поближе; не о чиновниках, бежавших с наворованным; не о политиках, которым грозила тюрьма за несогласие с Кремлем. Я о тех, обращение к кому в последние годы в России всегда только презрительное: половина презирает их за то, какие они умные, а вторая – за то, какие они глупые; я о интеллигентах.
Да-да, обращений к интеллигентам сегодня встречается два. Либо «катитесь, козлы, из России, которую вы ненавидите, нашлись самые умные, нечего вам на наше счастье с..ать», либо «эти так называемые интеллигенты никак не способны понять, что Россия настоящая не похожа на их розовые измышления, она желает другого». Первое говорят понятно кто. Второе – заклятые враги понятно кого. В этих условиях интеллигенции как анти-мартышке из известного анекдота остается только стоять столбом на месте – ни вправо, ни влево её не зовут (как обычно в российской истории).
Но интеллигенция не стоит – она уезжает (то есть склоняется скорее к мнению понятно кого). Интеллигенция в этом смысле – вещь очень широкая, это не только профессор Лурье или академик Петров.
Я учился в математической школе №444. Дело было очень давно, но всё-таки. Нас тогда еще учили быть пионерами, любить партию и что Леонид Ильич – наше всё. У нас был сильный класс – наша команда выигрывала все матбои. Вся команда – за рубежом. Олег Козловский преподает в Ноттингеме. Сева Власкин – в Австралии. У нас был призер международной олимпиады по химии. В Америке. В Америке же и Саша Бадяев, любитель орнитологии и в будущем (тогдашнем) гордость биофака.
Я учился в МГУ. Мы должны были стать гордостью советской (а со 2 курса – Российской) науки. В итоге многие стали гордостью, но совершенно других мест; кто остался – работают в рекламном агентстве, руководят ремонтом оргтехники, кто остался и в России, и в науке (а таких совсем немного) – выглядят не очень. Серёжа Чернышев – элита 18го интерната – управляет капиталами между Лондоном и Кипром. Миша Шефтер – строит сложные статистические стратегии в Нью-Йорке. Антон Ефанов – наш отличник и умница – уехал как закончил, через год вернулся на месяц – жениться – и уехал обратно в США, с концами.
Я служил в армии в благословенном городе дождей, женщин и воинских частей. Я служил в момент, когда студентов забирали на 2 года. Среди массы самых разных молодых парней (были уголовники, трактористы, никогда не бывавшие даже в райцентре, ребята с окраин, вообще не говорившие по-русски) несколько студентов «нашли друг-друга» - было о чем поговорить кроме обычного армейского дискурса. Никого из них в России нет. Один там же в армии и погиб. Другие - Олег Калганов – в Австралии, врач; Женя Гладилин – профессор в Германии, химик. Юра Липницкий – в Израиле и, кажется, неутомимо строит свои бизнесы развлечений (надо всё-таки встретиться, когда Израиль откроется).
Я работаю 30 лет и все 30 лет наблюдаю исход менеджеров и бизнесменов. В 90е ручеек был тонким – больше по счастливой случайности или замуж. В нулевые в Россию ехало намного больше русскоязычных потомков эмигрантов, чем ехало из России эмигрантов новых. В десятые потомков старых эмигрантов почти всех сдуло обратно, а поток эмигрантов новых стал похож на сход лавины. 99% уезжали не потому, что что-то натворили. 50% уезжали не потому, что были оппозиционерами.
Мы с женой всегда радовались тому, как много у нас друзей. 20 лет назад на мысль об отъезде главный ответ был «ты что, а как же наши друзья?». Потом «ты что, у нас здесь всё еще много друзей». Сегодня у нас в России еще есть две-три семьи друзей; у одних дети уезжают (и с нами советуются), другие сами думают уехать (у детей гражданство США уже есть), но всё не решатся; третьи никуда не поедут, но там особый случай: Таруса, православие, корни – внутренняя эмиграция по полной. Еще одни сдались (слишком стары), но продав бабушкину квартиру отправили ребенка в Канаду – поучилась, вышла замуж, осталась, не приезжает. Наши друзья, наши партнеры по шашлыкам, дням рождения, Новым Годам на нашей даче, поездкам на море, по горю и по радости – в Нью-Йорке, в Бостоне, в Майами, в Тель-Авиве, в Иерусалиме, в Маале-Адумим, в Берлине, во Франкфурте, в Дюссельдорфе, на Кипре, в Таллине, в Риге, в Париже, в Амстердаме, под Барселоной, в Тоскане, в Риме, в Киеве, и конечно в Лондоне, в Лондоне, в Лондоне. Среди них врачи, психотерапевты, биологи, программисты, литераторы, переводчики, финансисты, математики, физики, химики, социологи, банкиры, искусствоведы, художники, конструкторы…
Моя сестра с мужем живет во Франкфурте – она врач. Мои дети живут в Израиле и Великобритании – они врачи и ученые. Брат моей жены со своей женой живут в Париже – он переводчик и поэт, она – социолог, работающий в Сорбонне. Их дети считают Париж родным городом: «Мы Москву не помним».
Я был свидетелем короткой дискуссии (дело было лет 5 назад). Один иностранец (он потом уехал из России) сказал: «The country is bleeding». Оппонент (он не уехал, но много времени проводит у себя на вилле в Северной Италии в перерывах между важной работой в России) парировал: «It’s just pus oozing».
Цель этого поста не в том, чтобы занять позицию, тем более что я уехал. Скорее – я хочу спровоцировать дискуссию: кто из них прав?
И ещё – совсем личное: почему я уехал (помимо эстетических разногласий с властью?).
Да, в России можно травить новичком оппонентов и убивать их из пистолета перед Кремлем; можно сажать бизнесменов чтобы отобрать бизнес; можно осуждать по ложным обвинениям для выполнения плана органами; можно обрекать на смерть больных сирот чтобы насолить «Западу» в ответ на их недовольство убийством юриста, раскрывшего схему преступного похищения денег силовиками; можно фальсифицировать выборы или просто не допускать до них кого угодно, цинично заявляя что «документы не так оформлены»; можно запрещать мирные митинги, избивать и сажать участников; можно врать в статистике так, что уже непонятно, где искать реальность; можно наклеивать статус «иноагента» на всех, кто не согласен получать разнарядки, и требовать, как от евреев в 30е в Германии, чтобы «иноагенты» носили эту наклейку; ученые давно уже нужны только как кандидаты в обвиняемые по уголовным делам о «государственной измене», а реальные научные разработки радостно заменяются мультфильмами, и можно и то и другое. Можно, можно, можно. И в сущности – какая моя печаль? Это же не я – оппозиционер, сирота, владелец активов, лесбиянка, участник митинга, иноагент или физик, занятый гиперзвуком.
Мне вполне комфортно было в Москве и нельзя сказать, что у меня нет ностальгических воспоминаний сейчас (да и по-русски я люблю говорить, как вы, наверное, чувствуете). Я не врач, чтобы уезжать туда, где нормально можно работать в клинике, не ученый, чтобы ехать туда, где современное оборудование, коллеги и возможность достойно получать, не учитель, чтобы бежать от необходимости нести детям злобную и лживую пропаганду, я не отношусь к меньшинствам, чтобы бояться местных шовинистов с покатыми лбами и широкой челюстью, я не страдаю от нищеты и инвалидности, чтобы искать социального государства и инклюзивности, мне всё равно, чей Крым (как всё равно, чья Рязань – я вообще считаю что важен не цвет флага, а как люди живут).
Так почему я уехал? А потому что, если можно всё вышеописанное, значит можно вообще всё. Не бывает безнаказанности а-ля-карт, как не бывает коррупции в меру, мракобесия в рамках разумного или небольшой глупости. А если можно вообще всё, то мои риски ничем не меньше рисков физиков, оппозиционеров, бизнесменов или гомосексуалистов – просто снаряды, которые летят куда бог на душу положит, пока случайно ложатся в стороне. И шансов, что они там так и будут кучно ложиться, очень мало: оппозицию уже почти повывели; СМИ легко повывести за год-два; бизнесменов под посадку при таких темпах хватит лет на 5, не больше, потом останутся либо только неприкасаемые из центра, либо плотно крышуемые на местах; больных сирот всегда будет, но от них никакого гешефта, как впрочем и от физиков – только возня одна, да и их не останется через лет 10 такими темпами; террористов конечно можно всегда назначить, и проще их делать из молодых с горящими глазами, чем из старика-финансиста, но террорист – товар штучный, на всё увеличивающуюся армию силовиков сколько ни создавай, не хватит. Нужны, ох нужны будут новые группы, классы, сословия – чтобы заработать, чтобы улучшить жилищные условия, чтобы оправдать новые штатные единицы, рост окладов и премии, чтобы поддержать у обитателей красной крепости чувство опасности, да просто чтобы позабавиться и поглумиться.
Так вот мой второй вопрос: я не прав? А если прав – почему столько людей этого не понимает?

UPD. Это процитированный из ФБ текст, и далеко не со всеми его положениями я согласен — но с большинством таки согласен.

Comments

[govorilkin.livejournal.com]

а вот и еще один покатолобик набежал :)
вот что бывает, когда используются фосфорорганические БОВ, а не этот ваш цирк с конями

"1 августа 1995 года отравлен в своём служебном кабинете в офисе Росбизнесбанка на Мытной улице путём нанесения на слуховую мембрану трубки стационарного телефона отравляющего вещества. Яд накапливался постепенно: каждый раз, когда жертва говорила с кем-то по телефону, мембрана вибрировала и микроскопические частицы отравляющего вещества через поры кожи проникали в организм. Кивелиди впал в кому из-за отказа почек, был госпитализирован в реанимацию Центральной клинической больницы. У Кивелиди были больные почки — острейшие колики с обмороками с ним случались и раньше — к тому же он был хронический гипертоник, и врачи поначалу подозревали у него обширный инсульт. Находящемуся в тяжёлом состоянии больному неожиданно стало лучше, когда ему закапали атропин, чтобы посмотреть глазное дно: дело в том, что атропин является частичным антидотом к фосфорорганическим соединениям. 4 августа Кивелиди, не приходя в сознание, скончался.

2 августа 1995 года в Первую градскую больницу Москвы с похожими симптомами доставили 30—35-летнюю секретаря-референта Кивелиди Зару Исмаилову, которая к телефону не прикасалась, а только вытирала пыль в кабинете шефа. У неё были судороги и нарушение кровообращения, она теряла сознание. 2 августа в 6 часов утра Исмаилова умерла, перед смертью успев сообщить, что «с ней произошло то же самое, что и с Кивелиди». У обоих погибших наблюдались схожие симптомы: резкое обострение всех их хронических заболеваний со стремительной генерализацией процесса по всему организму
Во время обысков в офисе Кивелиди нескольким сотрудникам правоохранительных органов тоже стало плохо: они жаловались на головную боль и головокружение, у них слезились глаза, нескольких пришлось госпитализировать. После этого обыски продолжили уже специалисты гражданской обороны и сотрудники Санэпиднадзора в костюмах химической защиты

Редкость вещества позволила следователям выйти на предприятие-изготовитель — лабораторию из закрытого городка Шиханы Саратовской области. Сотрудник лаборатории доктор химических наук, профессор Леонид Игоревич Ринк, в порядке эксперимента синтезировавший и затем продавший это вещество приятелю, впоследствии был осуждён на год условно за превышении должностных полномочий. По версии следствия, к Ринку обратился Артур Таланов, он купил у него две ампулы яда за 5 тысяч долларов"

или вот

""В одном из экспериментов в январе 1936 года при взаимодействии хлорокиси фосфора с диметиламином, этанолом и цианистым калием был синтезирован этиловый эфир диметиламида цианофосфорной кислоты. Вещество продемонстрировало высочайшую эффективность: 5 пропромилле (5 мг на килограмм веса) вещества уничтожило всех лабораторных вшей, которых Шрадер использовал для проверки новых соединений. Вещество получило обозначение табун.
В январе 1937 года при работе с табуном произошёл несчастный случай: ёмкость с веществом оказалась неплотно закрытой, и капля табуна упала на лабораторный стол. В лаборатории находились сам Шрадер и его лаборант. В течение нескольких минут после разлива у обоих появился миоз, головокружение и спёртость дыхания. На выздоровление у них ушло три недели. ""